Беспокойство

Сэм очнулся от резкой боли и глухого гула в ушах, вокруг стояла тишина, разорванная только еле слышным капаньем. Он лежал на холодном полу между облупившимися стенами, воздух в коридоре был влажным и пахнул плесенью и медицинскими препаратами, давно выветрившимися из кабинетов. Пытаясь встать, он ощутил слабость и шок от воспоминаний об аварии, которые возвращались отрывками — вспышки света, металл, удар. Когда глаза привыкли к полутьме, стало видно, что здание заброшено: ржавые каталоги, разбитые носилки, пожелтевшие плакаты на дверях, пустые палаты, в которых висела тишина, как занавес. Двери, что должны были вести наружу, оказались запертыми или застряли, окна заволокли толстые решетки и плотная паутина пыли. Каждый его шаг отзывался эхом; коридоры, казалось, сводили его обратно, хотя он пытался искать выход бесконечно. Страх рос вместе с пониманием, что что‑то невидимое не дает уйти. Легкое шевеление в темноте, невнятные шорохи, холодные сквозняки, которые сгибали волосы на затылке, — все это складывалось в ощущение, что место наблюдает за ним. Сэм кричал, стучал по дверям, искал телефоны и кабели, но ответы были лишь сухой тишиной и иногда едва различимые звуки, как будто кто‑то двигался там, где не мог быть никто. Каждый раз, когда он думал, что наткнулся на выход, маршрут внезапно сходил на нет: коридор обрывался стеной, лестница вела в пустоту или дверь возвращала его в ту же палату. Смущение переросло в тревогу, а затем в отчаяние — осознание того, что нечто зловещее будто бы не позволяет покинуть это место, пронизывало его до костей, оставляя лишь желание понять, как выбраться из лабиринта заброшенной больницы.